Я ПООЩРЯЮ БЕЗОПАСНЫЙ СЕКС, ПОТОМУ ЧТО Я ХОРОШИЙ ДЯДЯ ©
Название: Волчий зов
Автор: Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш
Фандом: Teen Wolf
Жанр: angst, romance
Рейтинг: R
Размер: ~2 920 слов
Персонажи: Скотт МакКол/Айзек Лэйхи, упоминание Скотт/Эллисон, мистер Лэйхи, Эрика, Бойд, Дерек, Стайлз.
Предупреждения: OOC, AU.
От автора: Что за незнакомое написание препарата Стайлза? Тыц. С чего автор взял, что полнолуний тринадцать? Тыц. Последний абзац под вдохновением от прекрасного рисунка Viviena.
А что, если мой внутренний зверь приведёт к тому, кто уже занят?- Может, сходим куда-нибудь вместе?
Айзек чувствует себя ужасно неловко, потому что звучит это как приглашение девчонки на типа-свидание. Но он не знает, как ведут себя друзья и как проводят вместе время, потому что друзей у него не было и нет. Эрика, упивавшаяся собственным здоровьем и красотой, да молчаливый Бойд, сбегавший на подработки, всё ещё метавшийся в поисках якоря на время полнолуния, скрылись за горизонтом, где их ждала какая-то новая, лучшая стая. Скатертью дорожка, как говорится. Айзеку не привыкать оставаться одному.
- Извини, я договорился со Стайлзом, он должен помочь мне с учёбой.
Скотт тоже звучит как-то неуклюже, словно это левая отмазка, которую он заготовил заранее, но совсем не хотел использовать (не позволяла совесть), однако экстренный случай вынудил соврать. Он с усилием отводит взгляд, отворачивается и идёт в сторону лестницы. Айзек смотрит ему вслед, хочет догнать и тихо, немного обиженно заметить: “Я вообще-то отличник и тоже могу помочь” – но вместо этого подходит к шкафчику Скотта, прислоняется к прохладной дверце горячим лбом и втягивает носом воздух. Дверца пахнет Скоттом. А Скотт пахнет прелыми листьями и вязким туманом, потому что ещё ночью, полуобратившийся, бегал по парку.
Якорь Айзека, пожалуй, не столько отец, сколько воспоминания о том прекрасном периоде, когда у него ещё не заехали шарики за ролики и он не бил посуду, узнав о четвёрках в журнале, так что они жили как нормальная неполная семья. И дело не в картинах, всё это помнится урывками, какими-то отдельными кадрами, как если бы кто-то прокручивал слайды, а ты смотрел на это с поправкой на непосредственное участие в происходящем. Дело в ощущениях. В этом тепле и уюте. В этом сейчас кажущемся странным и давно позабытом чувстве безопасности и не-одиночества. Поддержки. То есть, конечно, он получает это от Дерека, но оно немного отличается. Дерек – лидер, а не отец. Он учит выживать. Он не даёт расслабиться. И они, чёрт побери, живут в заброшенной подземке. Впрочем, Айзек не имеет права жаловаться, поскольку сам сбежал из дому после смерти отца, не в силах смотреть на подвальный холодильник, где у него в рекордные сроки, достойные книги Гиннеса, развилась клаустрофобия. Да и на весь прочий дом, где в последнее время он слишком часто испытывал отчаянье, боль и страх.
Якорь заставляет Айзека смотреть на луну не как на предательницу, не как на врага, а скорее как на мудрую женщину, которая уже успела повидать множество таких волчат, как он. Которая наблюдала за тем, как они крепчали, как находили свой путь в жизни. Когда-то давно, как будто в другом веке, Айзек тоже хотел найти путь в жизни. Хотел найти цель. Чтобы такую вот основательную, большую, важную. С размахом, как того требовал юношеский максимализм. Довольно глупо ловить себя на таких мыслях в неполные семнадцать, но после нахождения якоря Айзек чувствует себя постаревшим на несколько лет. Переросшим школу с её дурацкими балами в середине семестра, с её глупыми учениками, которые думают о том, что надеть и как бы их не спросили на сегодняшнем занятии, не вызвали к доске. Всё это видится таким мелким и незначительным. Выжить – вот что важно. Кто-нибудь из них размышлял о том, как выжить? По городу бродят волки, воют на луну, ведя древний разговор с ночным светилом, понятный лишь избранным, тринадцать раз в году теряющим себя за животными инстинктами, утопающим в мягкой тёплой шерсти. А люди, беспечные, глупые, молодые люди, обсуждают тряпки и заглохший автомобиль мистера Двайнера, местного сумасшедшего, живущего у самого края Бикон-Хиллз. Это до того нелепо, что почти смешно.
Однако всё же случаются моменты, когда Айзек снова превращается в неуверенного робкого подростка. Вернее, наверное, было бы сказать, когда он выпускает его. Потому что этот затюканный мальчишка никуда не девается, просто на какой-то миг отодвигается на второй план, прячется внутри, наблюдает за всем оттуда, из глубины, из тех никем не занятых уголков сознания, куда он забивается, сжимаясь в комок.
И моменты эти неизбежно связаны со Скоттом. Новая учебная неделя начинается для Айзека именно с этого: со странного, неожиданного осознания иррациональной тяги к Скотту. Несколько дней Айзек боится даже смотреть на него и молча отметает версии.
Дело, наверное, не в благодарности. Хотя тот его поступок всё ещё удивляет. Открыто заявить, что не доверяет, и потом подробно объяснить, как и что делать со шприцом, содержащим раствор для успокоения канимы. “Будь осторожен. Я о тебе говорю”.
- Почему ты… - поинтересовался тогда Айзек, так и не закончив вопрос.
Самое интересное, что Скотт понял его сразу. Посмотрел внимательно и немного недоумённо, словно его спросили, сколько будет дважды два, и он не понимает, розыгрыш это или всерьёз, пожал плечами:
- Разве недоверие – повод желать тебе смерти или боли?
Айзек настолько удивился, что даже не напомнил про сверхбыструю регенерацию.
Дело не в “общности интересов”, если так можно назвать их животное родство. Оба - оборотни. Оба - беты. Но его не тянуло ни к Эрике, ни к Бойду. Ни к Дереку, даже если исключить аспект мохнатой иерархии.
- Айзек, ты в порядке?
А может, дело в том, что Скотт неидеальный. Айзек ценит неидеальность, поскольку понятие её связывается с теми эпизодами, когда у отца ещё не укатила в отпуск на Гавайи крыша. В те дни ему позволялось делать что-то не с первого раза. Тогда можно было ошибаться. Разбивать что-то случайно, получать неудовлетворительные оценки.
- Айзек!
Он поднимает голову и сразу же утыкается взглядом в Скотта, сидящего за несколько столиков от него и смотрящего с беспокойством.
- Я в порядке, всё хорошо.
Скотт неидеальный, но он старается поступать правильно. И Айзеку нравится это. Ему нравится, что Скотт не пытается казаться лучше, чем он есть. Он бывает неуклюжим, несмотря на всю эту волчью реакцию, животные инстинкты и прочую белиберду. Он полный ноль в экономике (не в обиду ему будет замечено, но иначе не скажешь). Он иногда не знает, что делать, но, тем не менее, покорно берёт на себя роль лидера в трудной ситуации.
А ещё Скотт – тоже взрослый. Айзек вспоминает тот разговор у ветеринара:
- Удачи на игре.
- Спасибо, конечно, но я не пойду. Не могу сейчас даже думать о какой-то бессмысленной игре.
Если бы не та ситуация с Джексоном, Айзек запрыгал бы от радости. Или хотя бы улыбнулся. Потому что эта черта роднила их, делала ближе. Или это было самообманом. Не то чтобы он любил самообманываться, но сейчас это кажется почти не глупым.
- Ты ничего не съел, это из-за близящегося полнолуния?
Скотт говорит тихо, на взгляд обычных людей – вообще шепчет, и Айзеку кажется интимным то, что они общаются, используя свои способности. Стилински, сидящий рядом со Скоттом, дёргает его за рукав, так же шёпотом спрашивая, в чём дело. Любопытство или забота?
- Да, наверное.
Айзеку приятно, что Скотт волнуется, хоть они и из разных миров. Один добровольно вписался в стаю, другой же отринул подобное существование как нечто неприемлемое и создал свою, состоящую из парня, сидящего на аддералле, потомственной охотницы, всеми признанной красавицы школы и образцового спортсмена, любимчика тренера Финстока. Проще говоря, Стайлза, Эллисон, Лидии и Джексона. Хотя последний, получив, наконец, весь этот волчий набор, заартачился и теперь вроде как не входит в подростковую Лигу Справедливости.
Айзек не понимает, то ли Вселенная издевается над ним, то ли даёт уникальный шанс, которым он не решается воспользоваться, но каким-то прямо-таки чудесным образом он и Скотт остаются одни в душе после тренировки. Айзек не просто смотрит, он беззастенчиво пялится. На эти широкие плечи. На эту смуглую кожу, по которой стекают капли воды. Скотт ниже его, но шире в плечах и будто бы сильнее. Накачаннее. Айзек ловит себя на мысли, что хочет подойти и прижаться. Зарыться носом в мокрые тёмные волосы, вдохнуть запах Скотта, провести руками по его бёдрам. И пытается убедить себя, что это просто чёртов подростковый период. Что у него встанет даже на собаку, и, нет, это не грязный намёк на его вторую сущность, проявляющуюся раз в месяц. Да ему пенал покажи, он возбудится, дело не в Скотте, конечно, нет, совсем не в нём.
В паху сладко тянет, и Айзек хочет прикоснуться к себе, может, отдрочить по-быстрому в надежде, что Скотт не обернётся. Но тот внезапно спрашивает:
- Ты скучаешь по ним? – и Айзек вздрагивает, оборачиваясь машинально и не задумываясь о том, как выглядит. – А?
- По Эрике и Бойду, - поясняет Скотт.
Честно говоря, последнее, что Айзек сейчас хотел бы обсуждать – это Эрику и Бойда, но он послушно втягивается в беседу, питая слабую глупую надежду на то, что это отвлечёт его от… в общем, отвлечёт.
- Не особо. Мы не были друзьями по большому счёту. И у нас было не так уж много времени, чтобы стать стаей. Они сделали свой выбор, а я свой.
После этого наступает неловкое напряжённое молчание, и слышится только шум воды, которую ни один из них пока так и не выключил. Айзек думает, можно ли считать их разговор завершённым и можно ли ему скрыться до того, как Скотт повернётся и обнаружит сюрприз. Или, может, он уже учуял запах и просто тактично молчит?
Схватив полотенце, Айзек вылетает из душа как ошпаренный, одевается в рекордные сроки и доводит себя до разрядки в туалете. Школа уже опустела, никому не нужно сюда заглядывать, и он откидывается на хлипкую стенку кабинки, запрокидывает голову, стукаясь затылком, зажмуривается до цветных пятен перед глазами и всё ещё врёт себе, что это не из-за Скотта. Оставшегося там, в душе. Абсолютно обнажённого. С каплями воды, стекающими по смуглой коже, срывающимися с кончиков тёмных волос. Член пульсирует в руке, в кольце пальцев, и каждая капля выплеснувшейся спермы - как плевок в лицо, насмешливое "Как бы не так".
Айзек мысленно благодарит нового директора за участие в жизни учеников, выраженное в починке кранов, а на языке крутится так и не сказанное: “Мне не привыкать оставаться одному”. В этом, знаете ли, есть свои плюсы. Нечего терять, и всё такое. Звучит пафосно, прям как в кино. С тех пор, как его обратили, жизнь действительно напоминает кино. Или, точнее, сериал. Какие-то оборотни, какие-то охотники, альфы, беты, омеги и так до самого конца греческого алфавита, вдобавок безумные старые хрыщи и попытки разобраться в своих чувствах. Целевая аудитория от тринадцати до тридцати. Так, навскидку. А нельзя переключить канал?..
- Ты как-то рассказывал нам о парах…
Айзек по привычке говорит “нам”, хотя, кроме него, в стае больше никого нет, и старается начать издалека. Дерек оборачивается и смотрит хмуро. Вообще-то он всегда хмурый, когда не скалится по-звериному в довольстве, но сейчас это сильнее выражено. Словно альфа уже чувствует большие проблемы. Айзеку заранее становится стыдно.
- И что?
- А что, если мой внутренний зверь приведёт к тому, кто уже занят?
Айзек читал, что волки моногамны. И Скотт уже выбрал Эллисон. И, наверное, не играет роли, что они расстались, да? Потому что если бы внутренний зверь прислушивался к человеческим распрям, это был бы не зверь, а какое-то другое, более разумное существо. Животные живут на инстинктах и полагаются на запахи, это людям свойственно сомневаться и слепо блуждать при солнечном свете. И даже если счастье попадёт прямо к ним в руки, они всё равно будут ощупывать, хмуриться и сомневаться.
- Что-то случилось в прошлое полнолуние? Ты встретил свою пару? Знаешь её?
Дерек выгибает брови и смотрит внимательно, выглядит по-настоящему обеспокоенным. Айзек не понимает, почему остальная компания думает, что он не выражает эмоции. Он выражает, просто иначе, по-другому. Надо уметь замечать отблески в глазах, следить за мимикой. Он действительно заботился о своих волчатах. До последнего. До того самого момента, когда Эрика и Бойд решили сбежать. И теперь, когда у него остался один только Айзек, Дерек всё равно опекает его. По-особому, не лаской, а угрозами и рыком. Он учит его выживать, и когда у Айзека на тренировках всё получается чуть быстрее, чуть лучше, в глазах Дерека можно увидеть искорку гордости и одобрения.
- Нет, но вдруг… Меня… Меня влечёт кое к кому, и с приближением полнолуния это становится сильнее.
Айзек не врёт: чем ближе полная луна, тем ближе к Скотту он хочет быть. Ему не нравится только, что это навязано ночным светилом. Значит ли это, что, не будь он оборотнем, Скотт не представлял бы для него никакого интереса? Так ведь оно и было до этого времени, верно?
- Я не знаю о таких случаях, - задумчиво произносит Дерек. – Но это и неважно. Если тот, кого выберет твой волк, занят, у тебя будет возможность показать себя с лучшей стороны. Дать паре шанс осознать, что именно ты предназначен ей, а не тот, с кем она сейчас.
Айзек пытается представить, как будет доказывать Скотту, что он лучше Эллисон. “Ну, если ставить вопрос так, у меня хотя бы месячных нет, и я не потомственный охотник”? О да, после такого тот сразу же с радостью бросится в его объятия или заключит в свои.
Не то чтобы Айзек издевается над предположениями Дерека. Скорее, самоиронизирует. Вера в себя, мягко говоря, не его сильная сторона.
Он думает о том, что для любви пол не имеет значения, но это немного необычно, и он не знает, как отнесётся к этому Скотт. Учитывая, что раньше он был с Эллисон, не следует рассчитывать на то, что он обрадуется.
- А если… если пара отвергнет меня? Если это случится, меня больше не будет тянуть? Я не буду страдать? Я смогу сопротивляться этому зову?
Айзек тараторит, заваливая Дерека вопросами, пытаясь просчитать все варианты. Оценить ситуацию трезво не получается от слова “совсем”. Если пара отвергнет его, он навсегда останется один? Это повлияет как-то на его статус или возможность стать альфой? Не то чтобы он хотел, но так, на всякий случай…
- Прекрати паниковать. Не загадывай вперёд. Особенно плохое. Сначала найди её, пару свою, а там разберётесь.
Голос Дерека звучит уверенно, и Айзек немного приободряется. Наверное, это сила альфы. Такое особое воздействие на своих бет, вербальная передача сил. Айзек готов поверить в любую ерунду, лишь бы это заглушало нервозность, из-за которой чешутся клыки и глаза полыхают жёлтым. Он кивает и послушно старается не думать о плохом. В конце концов, Дерек вот до сих пор без пары, и ничего страшного пока не случилось. И он альфа. Так что всё будет нормально. Правда ведь?..
В полнолуние Айзек тут же цепляется за якорь и не превращается в зверя, но этой ночью он всё равно сильнее и вправе требовать. И он требует, чтобы Айзек немедля сорвался с места и отправился в неведомые края. Словно его сердце попалось на крючок, и теперь кто-то натягивает леску, примагничивает к себе, жаждет его присутствия рядом.
- Дерек, я…
- Иди, - альфа машет рукой. – И не смотри на меня так. Ты умеешь себя сдерживать, и я верю в тебя. И ты знаешь, что будет, если подведёшь меня.
Айзек кивает. Не то чтобы он знал на практике, но в теории не раз слышал такие витиеватые ругательства и такие изобретательные пытки, что их никогда и не хотелось ощутить вживую. Одних только описаний хватало для кошмаров на неделю.
Бикон-Хиллз, напуганный россказнями журналистов о диких животных, сидит по домам, и на улицах тихо и безлюдно. Это очень кстати, потому что Айзек рычит и чувствует, как уши удлиняются вместе с клыками, а ногти превращаются в когти. Споткнувшись, он как-то естественно продолжает бег на четырёх конечностях и не может не признать мысленно, что так намного быстрее.
Как он и догадывался, чутьё приводит его к дому Скотта. Одним нечеловеческим прыжком Айзек оказывается у окна второго этажа, ведущего в комнату, где запах сильнее всего, и забирается внутрь. Скотт сидит на полу, одна его рука прикована наручниками к батарее. Вид у него равнодушный, он даже не изменился, хотя лунный свет щедро заливает всю комнату, она будто тонет в нём, лёгком и в то же время опасном.
- Привет, - здоровается Айзек. – Это кто тебя так? Заботливый друг Стилински?
- Я сам, - качает головой Скотт. – Мама на дежурстве. Волноваться не о чем.
- Вот уж точно. Ты даже не превратился. Тоже нашёл свой якорь? – Айзек осторожно присаживается рядом, прислоняется спиной к прохладной батарее.
- Дерек когда-то сказал мне, что это боль. Он, правда, доказал это физически. А я сейчас понимаю, что и душевная неплохо подходит, - изо рта Скотта эта боль буквально льётся. Вместо слов. Только она и слышится за всеми этими буквами, интонациями, логическими паузами. – У зверей нет чувств, Айзек. Во всяком случае, так утверждает наука. Именно поэтому я сейчас человек.
Айзек подвигается и прикасается своим худым костлявым плечом к оному Скотта. Ему стыдно за то, что в груди разливается, подобно горячему шоколаду, тепло и сердце наконец перестаёт тянуть. Рыболов поймал свою рыбу. Осталось только сообщить ему об этом.
- Кстати, почему ты здесь? – наконец удосуживается спросить Скотт. – Стало скучно с Дереком?
- Вовсе нет, - Айзек чуть улыбается. – Просто ты – моя пара.
Это вырывается так легко, словно более простых слов для произнесения не найти на всём белом свете. Так же легко, как “Привет” или “Приятного аппетита”.
- Волчий зов, понимаешь?
Скотт поворачивает голову и смотрит удивлённо. Айзек рад, потому что это куда лучше, чем всепоглощающая боль, запахом которой наполнена комната, от пола до самого потолка. Кровать, тумбочка, плакаты, доска для дартса, стол с книгами и дисками.
- Я… Я постараюсь подавлять, если тебе это неприятно, - запинаясь, произносит Айзек. Сама мысль об этом делает ему больно, заставляет сердце сжиматься, а потом биться быстро и болезненно. Сама перспектива потерять это восхитительное тепло, удивительное чувство защищённости и всепоглощающее спокойствие пугает его. Но он же не может идти против чужого желания.
- А знаешь… - вдруг тянет Скотт уже чуть оживлённее. – Может, всё так и есть? Может, мой внутренний волк просто тормозит, и уже в следующее полнолуние я буду таскать к вам в подземку туши зверей.
- А как же Э… - немного сбитый с толку таким внезапным энтузиазмом Скотта, робко интересуется Айзек, но тот не даёт ему договорить: - Забудь о ней. Если бы она была моей парой, я бы чувствовал себя плохо сейчас, верно? Тянулся бы к ней. Поломал бы наручники. А я не чувствую ничего.
- Но тебя не тянет и ко мне, - резонно замечает Айзек.
- Это пока, - Скотт полон оптимизма, буквально излучает его, и Айзек подхватывает, улыбается чуть смущённо, но уже немного увереннее.
Лунной ночью они оба сидят на полу, всё так же соприкасаясь плечами, и пьют кофе, который он сделал, сбегав вниз, на кухню к Скотту. Айзек обхватывает кружку обеими руками, греет тонкие холодные пальцы и, склонившись, видит на колеблющейся поверхности напитка отражение своих жёлтых глаз.
Название: To be his everything
Автор: Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш
Фандом: Teen Wolf
Жанр: angst, romance, капля UST'а
Рейтинг: R
Размер: ~2 700 слов
Персонажи: Айзек Лэйхи\Скотт МакКол, упоминание Скотт\Эллисон
Предупреждения: OOC, AU,переизбыток имён на один абзац и на весь текст в принципе xD
От автора: basically, это всего лишь исковерканные серии 2.09 и 3.04.
Вы предупрежденыДерек говорит ухватиться за что-то значимое и позволить человеческой стороне взять верх над животными инстинктами. В голове Айзека фейерверком вспыхивает “Скотт”, которое влечёт за собой яркие образы и многочисленные воспоминания, которые он бережно хранит в той части сознания, куда не добраться ни одному самому умелому психологу или даже гипнотизёру. Папка с пометкой “can’t be deleted”.
Волк внутри, этот большой, сильный зверь, которого Айзек впервые с момента обращения чувствует так явственно, вытесняет это, стремится доминировать, навязывает другие картины. Они нечёткие, поскольку важно не изображение, а те чувства, которые от него получаешь. Айзек чувствует свободу, запах осенних листьев, он особенный, чуть терпкий, и единение с землёй, которой касаются крепкие волчьи лапы. Он чувствует, как быстро и легко сердце бьётся в груди, готовое едва ли не выскочить, слышит, как из горла вырывается довольный рык, как клацают острые зубы, когда он скалится в триумфе.
И все эти чувства такие пьянящие, они кружат голову, и так хочется поддаться им, позволить зверю одержать верх. Айзек вырывается из цепей и выпрыгивает в узкое окно вагона, чтобы рвануть навстречу обещанному зверем.
Он почти выбирается на поверхность, туда, где тысячи запахов смешиваются в один большой и такой разнообразный, когда в голове снова вспыхивает “Скотт”. Это похоже на шёпот, но он громче, чем любой крик. Громче, чем музыка в клубе неподалёку. Громче, чем смех какой-то девушки на улице. Громче, чем голос мужчины, который кричит на кого-то по телефону. Это “Скотт” повторяется, эхом отскакивает от стен черепной коробки, размножается, усиливается, резонирует уже во всём теле.
Айзек вспоминает улыбку Скотта. Как тот заразительно и солнечно улыбается, когда Стилински выдаёт какой-нибудь саркастичный комментарий относительно фанатичного, особенно когда дело касается лакросса, тренера или делится смешной шуткой.
Он вспоминает, как залипал на пальцы Скотта, которыми тот обхватывал ручку и что-то усердно писал своим неровным почерком на уроке английского. На чуть побелевшие подушечки, на неаккуратно постриженные ногти.
Он вспоминает, как Скотт произнёс “Будь осторожен. Я не хочу, чтобы ты пострадал” этим своим невозможно уверенным и серьёзным голосом и слегка прикоснулся своими пальцами к его, передавая шприц. Айзек вспоминает счастье, затопившее его от того, что Скотт заботится о нём, волнуется о его благополучии. Что он важен для Скотта. Что он имеет для него значение. Он хотел, чтобы тот момент длился вечность, и в своих воспоминаниях он волен растягивать его на часы, просто поставив картинку на паузу.
И постепенно зверь отступает, сдаётся, передавая контроль человеческой стороне, привязанной к Скотту до степени, которую не передать словами. Просто таких слов ещё не придумали. Или, может, они существуют на других, уже забытых людьми языках.
Айзек возвращается в подземку и удерживает Бойда, помогая Дереку. И потом врёт бессовестно, что его якорь – отец. То ли Дерек не верит и потому спрашивает, то ли верит и потому искренне удивлён. Айзек говорит правду: раньше отец был другим. Раньше был Кэмден, команда по плаванию и почти счастливая семья. Когда рядом был старший брат, на котором отец реализовывал все свои мечты об идеальном сыне, мир виделся иначе. Впрочем, что уж теперь об этом…
Остаток полнолуния у Айзека проходит спокойно. Он с упоением перебирает воспоминания о Скотте, словно коллекцию выцветших карточек со знаменитыми бейсболистами. Нежно касается потёртых углов, поглаживает по лицу через покрытие, перечитывает короткую заметку под фотографией. Снова и снова, чтобы ещё плотнее врезалась в память каждая мелочь.
Айзек мысленно раз за разом повторяет эту упоительную фразу.
“Скотт – мой якорь”.
Они связаны толстой цепью, которую не разъест никакая ржавчина и не разорвёт ни одно живое существо.
Скотт – его якорь. Его и только его.
Пожалуйста, просит Айзек неизвестно у кого. У Санта Клауса, у крёстной феи, у необъятной Вселенной с тысячами тысяч звёзд и миллиардом световых лет в запасе. Пожалуйста. Пусть хоть в чём-то Скотт будет только мой.
Айзек ненавидит Скотта за то, что он такой хороший друг и ответственный человек, потрясающе расставляющий приоритеты.
Айзек всегда рядом, он хочет сказать: “Я здесь, Скотт, посмотри на меня, ну же, обрати на меня внимание!” Но Скотт пытается то поймать Джексона, то спасти Стилински, то обезопасить Эллисон, то защитить Лидию. И Айзек просто следует за ним, послушно помогает, стараясь принять для себя эту позицию, когда тебе важны те люди, которые важны... “объекту воздыхания” звучало бы слишком саркастично и пафосно. “Возлюбленному”, пожалуй, немного старомодно. Айзек не знает, как назвать Скотта. Он просто… Скотт. Как бы глупо это ни выглядело даже в его голове.
Он хочет Скотта всего себе. Хочет украсть его у друзей, у мамы, у всего мира. Держать в своих собственнических жадных объятиях, заставляя его почти задыхаться. Быть его воздухом. Быть его всем.
В такие моменты в голове всегда проскальзывает горькая мысль: “Если бы только я мог”. Но он не может. Собственничество в нём борется с желанием видеть Скотта счастливым. А это значит не ограничивать его. Не заставлять его делать выбор между друзьями, семьёй и оборотнем, которому он едва начал доверять.
Но Айзек действительно знает Скотта.
Он знает, какой у него становится взгляд, когда он задумывается. У него часто такой делается в столовой. Он смотрит невидяще в окно и слегка поглаживает пальцами бока подноса, который уже поставил на стол, но так и не отпустил.
Он знает, какой Скотт, когда нервничает. Он чуть прикусывает нижнюю губу, сильнее сжимает пальцами карандаш и иногда постукивает им по краю листа с тестом. В углу остаётся множество блёклых серых точек, немного похожих на звёзды на небе, Айзек видел. Звёздное небо в углу листа. Название для романтической новеллы про художника-неудачника, в которого влюбилась дочка богатеньких родителей, честное слово.
Он знает даже, какой Скотт, когда спит. Однажды Айзек забрался к нему в комнату через окно, стараясь сделать это как можно более бесшумно, и, потеряв счёт времени, наблюдал за ним, глаз оторвать не мог. Боялся отойти хоть на секунду, чтобы не потревожить шагами по полу или скрипом стула. У него затекли ноги, но он всё равно стоял и смотрел, дыша так тихо, как только мог.
Веки Скотта слегка трепетали, губы были приоткрыты, иногда он сжимал в пальцах одеяло, а потом отпускал его, прерывисто вздохнув и снова успокоившись. Одна нога выглядывала из-под одеяла и почти свисала с кровати. Это выглядело невероятно забавно и мило, в чём Айзек не желал признаваться себе до последнего.
У него тряслись руки от желания прикоснуться к Скотту. Погладить пальцами по лбу, спуститься по вискам на щёки, огладить их руками, провести ими по груди, забраться под наверняка задравшуюся футболку. Во рту пересохло, и Айзек сглотнул тогда, запрещая себе думать о том, какая наощупь кожа Скотта. Есть ли у него шрамы. Вырезанный аппендицит? Неудачная поездка на велосипеде? Он бы прикоснулся к каждому губами, провёл языком, словно желая стереть. Если на сердце его были какие-то раны, Айзек, если бы мог, добрался бы и до них. Чтобы Скотта ничто и никогда не тревожило больше.
В ту ночь он с трудом заставил себя уйти, отговариваясь тем, что Скотт может проснуться и задать ему весьма логичный вопрос. На который у Айзека, разумеется, не будет нормального ответа. Не говорить же “Извини, я тут решил за тобой понаблюдать, потому что ты мне нравишься, и именно поэтому забрался в твой дом через окно безо всякого разрешения”. Мама Скотта была в тот день на ночном дежурстве, так что никто больше не смог бы обнаружить его там, случайно зайдя в комнату. Разве что какой-нибудь ночной вор, заблудившийся по дороге к несуществующему сейфу с драгоценностями.
Скотт недовольно вздохнул, когда Айзек перекинул ногу через подоконник, и потребовалась вся сила воли, что у него имелась, чтобы перекинуть и вторую ногу и спрыгнуть вниз, приземляясь на все четыре конечности.
Он добровольно устроил себе эту пытку и добровольно же должен был её прекратить.
Айзек не знает, к кому ещё идти. От Бойда за километр несёт тоской по Эрике, к тому же, у него своя обширная семья. Вернуться туда, где раньше был его дом, если то место вообще можно было так назвать, он не смог бы, даже если бы очень захотел. Дерек же выставил его вон, предварительно запустив стаканом и напомнив незабвенные дни, когда отец поступал точно так же.
На мгновение в Айзеке яркой вспышкой мелькают те беспомощность и отчаянье, которые он испытывал, когда отец выходил из себя. Тот всегда делал это неожиданно. Внезапно срывался и вытворял что-то безумное. А потом, теряя терпение, хватал за руку и силой волок в подвал, не заботясь о том, что ноша может удариться от ступеньки, подвернуть ногу или ещё как-то покалечиться.
Но затем Айзек подавляет эти чувства, оставляя только злость на Дерека, который, зная о его “проблемах”, всё же сделал именно то, что сделал. Посмел вызвериться, вернуть его воспоминаниям прежние краски, всколыхнуть страхи, о которых он предпочёл бы забыть навсегда. Запереть за сотнями замков и больше никогда не выпускать на волю.
Он хватает сумку и уходит с настолько независимым видом, что почти верит сам себе.
Идти остаётся только к Скотту.
Тот встречает его удивлённо выгнутыми бровями, спрашивает осторожно:
- Какой услуге?
Иногда Скотт ужасно тормозит. Временами это веселит Айзека, временами – раздражает. Он, конечно же, не думает, что Скотт идеален. У всех свои недостатки. Просто любить – это знать о недостатках человека, но при этом принимать его таким, какой он есть. Айзек тоже, надо заметить, порой далеко не подарок. Никто же не судит его за это.
- Приюти меня?..
…как бездомную собаку. Отлично, Айзек. Просто вот… Так держать, Айзек. Ещё похлопай намокшими ресницами, и он точно примет тебя за выброшенного хозяином из дома щенка. Куда же делась вся твоя независимость, это твоё “Я справлюсь и сам”, а?
Скотт, наконец, бросает своё домашнее задание и поднимается, оглядывая его как-то неуверенно. Айзек задаётся мысленным вопросом, что он видит. Как он это видит. Как воспринимает всё это. Какие мысли бродят в его голове.
- Отправляйся в душ, - в конце концов, нарушает возникшую между ними тишину, разбавляемую звуками грома и капель, бьющихся в окно в тщетной попытке прорваться в комнату, Скотт. – Я принесу тебе полотенце.
Айзеку нравится эта его хозяйственность. Он кивает, вытаскивает из сумки сменную одежду и после подсказки Скотта идёт в указанном направлении.
Горячий душ – как раз то, что ему нужно сейчас. Смыть с себя всю усталость и напряжённость от прошедшего дня. Смыть с себя, с кончиков волос вопросы, на которые никто не мог дать ему ответы. Почему Дерек выгнал его? Почему казалось, что он был так зол и взволнован? И если так оно и было, то что заставило его так себя чувствовать? Почему он не просил о помощи? Почему ничего не рассказывал? Зачем заводить стаю, если привык жить в одиночестве?
Айзек утыкается лбом в стену, закрывая глаза и концентрируясь на настоящем моменте. Он в доме у Скотта. Куда уже дважды приходил без приглашения. Один раз, чтобы убить Лидию (в тот момент он не был уверен, что на самом деле сможет это сделать; возможно, он бы притащил её к Дереку, который сделал бы грязную работу за них всех). Второй раз, чтобы бессовестно полюбоваться на спящего Скотта. Не то чтобы в оба эти раза ему требовалось запоминать расположение комнат и пользоваться душем.
- Будешь ужинать? – интересуется Скотт, не переставая писать, даже не оборачиваясь, когда Айзек пересекает порог комнаты.
- Нет, спасибо, - тихо откликается он и спрашивает: - Выдашь мне комплект постельного белья? Я устроюсь на полу.
Скотт оборачивается и смотрит на него как на идиота с примесью вопроса “Это у тебя что, шутки такие?”.
- Ты не ляжешь спать на полу, - говорит он твёрдо. – У меня вполне просторная кровать.
Врёт, конечно, беззастенчиво, но Айзек кивает, почему-то не испытывая никакого желания спорить.
Всю опасность положения он осознаёт, только когда Скотт, закончив с уроками, ложится рядом и желает спокойной ночи. Расстояние между ними ещё меньше, чем в ту памятную ночь, и, даже если не закрывать глаза и не сосредотачиваться, можно услышать, как бьётся его сердце. Если придвинуться чуть ближе, слегка поёрзав, можно почувствовать его дыхание на своих губах.
Если, если, если…
Всё его тело снова сводит от желания прикоснуться, ощутить. Хотя бы один раз. Хотя бы на мгновение. Пусть даже Скотт его потом оттолкнёт. У него будут секунды счастья, которые он законсервирует и будет открывать только по праздникам, аккуратно, посматривая одним глазком.
Возбуждение окатывает жаркой волной, и Айзек хочет отстраниться, снова уйти в душ, чтобы не пришлось позорно извиняться и чувствовать этот разъедающий внутренности, словно кислотой, стыд, но Скотт внезапно хватает его за руку, будто зная о его намерениях и не давая воплотить их в жизнь. Айзек застывает, не понимая, что не так и зачем он мог понадобиться Скотту, который последние несколько минут усердно делал вид, что пытается уснуть.
Его притягивают к себе, и Айзек чувствует прикосновение мягких губ к своей шее. Он вздрагивает, потому что это немного неожиданно, но прижимается ближе неосознанно. Большинство прикосновений, которые он испытывал в своей жизни, были направлены на причинение боли. Но теперь всё иначе, и его тело понимает это куда быстрее, чем мозг.
Айзек начинает злиться, уже когда футболка улетает прочь и губы встречаются с плечом. Он уверен, что Скотт вбил себе в голову, что он в ответе за эту его физиологическую реакцию. Скотт ведь делит людей на друзей и врагов, и первые всегда автоматически попадают в список тех, за кого он в ответе. Айзек ненавидит его за эту черту. Это, пожалуй, единственная вещь в Скотте, которая выводит его из себя.
И ещё он не хочет быть заменой Эллисон. Он до одури боится, что сейчас Скотт, не находящий себе места от горя, просто использует его, чтобы забыться.
Айзек ненавидит себя за то, что слишком много думает.
Его глаза вспыхивают жёлтым. Он устраивается на Скотте и когтями разрывает на нём футболку.
Прочь одежду. Прочь любые преграды между ними.
- Айзек! – Скотт зовёт его как тогда, когда вытащил из кладовки, где он бесновался, уступив место своей фобии. – Не надо так. Будь со мной. Оставайся со мной, слышишь?
И Айзек выдыхает, снова обретая контроль над собой и раскаиваясь за этот всплеск. Меньше всего он хотел навредить Скотту, взять его силой. Нет. Не так.
Он склоняется и прикасается губами к горлу Скотта, к самому кадыку. Нежно, извиняясь. Проводит носом до груди, шумно втягивая воздух, впитывая в себя этот особенный, индивидуальный запах. Руками скользит по бокам, кончики пальцев подрагивают от нахлынувших чувств. Его желание исполняется прямо сейчас. Скотт так близко, что ближе уже почти некуда, и его кожа действительно гладкая. Глупо было думать про шрамы: они же оборотни, всё зажило, исцелилось, исчезло. Это и правда немного смахивает на жизнь с чистого листа. Айзеку нравится. Это опьяняет. Это даёт свободу.
Он слышит, как сердце Скотта начинает биться быстрее, как дыхание учащается. Он чувствует, как от тела начинает исходить жар. Он с жадностью следит за этим, запоминает реакции, наслаждается мгновением. Такого Скотта он ещё не видел, и ему хочется сохранить в своей памяти как можно больше. И узнать как можно больше. Испробовать всё, пока есть такая возможность, пока Скотт не останавливает его.
Айзек спускается к груди, обхватывает губами сосок, обводит языком и надавливает на него кончиком. Скотт прерывисто вздыхает и, словно почувствовав его взгляд, извиняюще, неловко улыбается: дома мама, и, даже если она не оборотень, это ещё не значит, что она не услышит, как он стонет. Айзек облизывается и кивает: весьма резонно. И всё же он надеется, что будет ещё не один раз, когда никому не придётся себя сдерживать.
Скотт ёрзает и прогибается, запускает пальцы в его всё ещё слегка влажные кудри, сжимает, но не тянет, не причиняет боль или дискомфорт. Айзек снова велит себе не думать, потому что, чёрт, ну какая в самом деле разница, почему Скотт позволяет ему это делать? То, что сейчас происходит, уже претендует на лучшее воспоминание в его жизни, и следует быть за это благодарным, а не задаваться всякими философскими вопросами вроде “почему” и “зачем”.
Айзек приспускает спортивные штаны и бельё Скотта, стягивает свои собственные, чтобы прижаться членом к члену и бесстыдно потереться. Приходиться закусить губу, чтобы не издать довольный стон. Это так хорошо. Так правильно в данный момент. Скотт стискивает зубы, зажмуриваясь, и толкается бёдрами. Вид его, распластанного под ним, такого покорного и жаждущего ласки, удивляет и возбуждает Айзека. Он прижимается к Скотту и целует его в губы жадно, властно, грубо, как будто даже подчиняя себе, доминируя. Тот приглушённо всхлипывает и отвечает, но почему-то не перехватывает инициативу, хотя в его движениях и чувствуется страсть.
Айзек дрожит и чуть прикусывает его нижнюю губу, отстраняется, обжигая горячим выдохом, теряясь в ощущениях. В ушах шумит морским прибоем, голова, наконец, беспросветно пустая, в ней ни одной мысли, и мир сужается до банального “ты и я”.
Айзек кончает первым и не перестаёт двигать рукой, пока Скотт к нему не присоединяется. Они лежат в полной тишине, восстанавливая дыхание, и соприкасаются плечами. Айзек робко переплетает пальцы со Скоттом, и тот чуть улыбается, отстраняется, чтобы повозиться и найти салфетки.
После того как они приводят себя в порядок, Скотт бормочет ласковое “Спи”, и Айзек с удовольствием подчиняется ему, постепенно проваливаясь в сон под мерное биение чужого сердца.
Автор: Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш
Фандом: Teen Wolf
Жанр: angst, romance
Рейтинг: R
Размер: ~2 920 слов
Персонажи: Скотт МакКол/Айзек Лэйхи, упоминание Скотт/Эллисон, мистер Лэйхи, Эрика, Бойд, Дерек, Стайлз.
Предупреждения: OOC, AU.
От автора: Что за незнакомое написание препарата Стайлза? Тыц. С чего автор взял, что полнолуний тринадцать? Тыц. Последний абзац под вдохновением от прекрасного рисунка Viviena.
А что, если мой внутренний зверь приведёт к тому, кто уже занят?- Может, сходим куда-нибудь вместе?
Айзек чувствует себя ужасно неловко, потому что звучит это как приглашение девчонки на типа-свидание. Но он не знает, как ведут себя друзья и как проводят вместе время, потому что друзей у него не было и нет. Эрика, упивавшаяся собственным здоровьем и красотой, да молчаливый Бойд, сбегавший на подработки, всё ещё метавшийся в поисках якоря на время полнолуния, скрылись за горизонтом, где их ждала какая-то новая, лучшая стая. Скатертью дорожка, как говорится. Айзеку не привыкать оставаться одному.
- Извини, я договорился со Стайлзом, он должен помочь мне с учёбой.
Скотт тоже звучит как-то неуклюже, словно это левая отмазка, которую он заготовил заранее, но совсем не хотел использовать (не позволяла совесть), однако экстренный случай вынудил соврать. Он с усилием отводит взгляд, отворачивается и идёт в сторону лестницы. Айзек смотрит ему вслед, хочет догнать и тихо, немного обиженно заметить: “Я вообще-то отличник и тоже могу помочь” – но вместо этого подходит к шкафчику Скотта, прислоняется к прохладной дверце горячим лбом и втягивает носом воздух. Дверца пахнет Скоттом. А Скотт пахнет прелыми листьями и вязким туманом, потому что ещё ночью, полуобратившийся, бегал по парку.
Якорь Айзека, пожалуй, не столько отец, сколько воспоминания о том прекрасном периоде, когда у него ещё не заехали шарики за ролики и он не бил посуду, узнав о четвёрках в журнале, так что они жили как нормальная неполная семья. И дело не в картинах, всё это помнится урывками, какими-то отдельными кадрами, как если бы кто-то прокручивал слайды, а ты смотрел на это с поправкой на непосредственное участие в происходящем. Дело в ощущениях. В этом тепле и уюте. В этом сейчас кажущемся странным и давно позабытом чувстве безопасности и не-одиночества. Поддержки. То есть, конечно, он получает это от Дерека, но оно немного отличается. Дерек – лидер, а не отец. Он учит выживать. Он не даёт расслабиться. И они, чёрт побери, живут в заброшенной подземке. Впрочем, Айзек не имеет права жаловаться, поскольку сам сбежал из дому после смерти отца, не в силах смотреть на подвальный холодильник, где у него в рекордные сроки, достойные книги Гиннеса, развилась клаустрофобия. Да и на весь прочий дом, где в последнее время он слишком часто испытывал отчаянье, боль и страх.
Якорь заставляет Айзека смотреть на луну не как на предательницу, не как на врага, а скорее как на мудрую женщину, которая уже успела повидать множество таких волчат, как он. Которая наблюдала за тем, как они крепчали, как находили свой путь в жизни. Когда-то давно, как будто в другом веке, Айзек тоже хотел найти путь в жизни. Хотел найти цель. Чтобы такую вот основательную, большую, важную. С размахом, как того требовал юношеский максимализм. Довольно глупо ловить себя на таких мыслях в неполные семнадцать, но после нахождения якоря Айзек чувствует себя постаревшим на несколько лет. Переросшим школу с её дурацкими балами в середине семестра, с её глупыми учениками, которые думают о том, что надеть и как бы их не спросили на сегодняшнем занятии, не вызвали к доске. Всё это видится таким мелким и незначительным. Выжить – вот что важно. Кто-нибудь из них размышлял о том, как выжить? По городу бродят волки, воют на луну, ведя древний разговор с ночным светилом, понятный лишь избранным, тринадцать раз в году теряющим себя за животными инстинктами, утопающим в мягкой тёплой шерсти. А люди, беспечные, глупые, молодые люди, обсуждают тряпки и заглохший автомобиль мистера Двайнера, местного сумасшедшего, живущего у самого края Бикон-Хиллз. Это до того нелепо, что почти смешно.
Однако всё же случаются моменты, когда Айзек снова превращается в неуверенного робкого подростка. Вернее, наверное, было бы сказать, когда он выпускает его. Потому что этот затюканный мальчишка никуда не девается, просто на какой-то миг отодвигается на второй план, прячется внутри, наблюдает за всем оттуда, из глубины, из тех никем не занятых уголков сознания, куда он забивается, сжимаясь в комок.
И моменты эти неизбежно связаны со Скоттом. Новая учебная неделя начинается для Айзека именно с этого: со странного, неожиданного осознания иррациональной тяги к Скотту. Несколько дней Айзек боится даже смотреть на него и молча отметает версии.
Дело, наверное, не в благодарности. Хотя тот его поступок всё ещё удивляет. Открыто заявить, что не доверяет, и потом подробно объяснить, как и что делать со шприцом, содержащим раствор для успокоения канимы. “Будь осторожен. Я о тебе говорю”.
- Почему ты… - поинтересовался тогда Айзек, так и не закончив вопрос.
Самое интересное, что Скотт понял его сразу. Посмотрел внимательно и немного недоумённо, словно его спросили, сколько будет дважды два, и он не понимает, розыгрыш это или всерьёз, пожал плечами:
- Разве недоверие – повод желать тебе смерти или боли?
Айзек настолько удивился, что даже не напомнил про сверхбыструю регенерацию.
Дело не в “общности интересов”, если так можно назвать их животное родство. Оба - оборотни. Оба - беты. Но его не тянуло ни к Эрике, ни к Бойду. Ни к Дереку, даже если исключить аспект мохнатой иерархии.
- Айзек, ты в порядке?
А может, дело в том, что Скотт неидеальный. Айзек ценит неидеальность, поскольку понятие её связывается с теми эпизодами, когда у отца ещё не укатила в отпуск на Гавайи крыша. В те дни ему позволялось делать что-то не с первого раза. Тогда можно было ошибаться. Разбивать что-то случайно, получать неудовлетворительные оценки.
- Айзек!
Он поднимает голову и сразу же утыкается взглядом в Скотта, сидящего за несколько столиков от него и смотрящего с беспокойством.
- Я в порядке, всё хорошо.
Скотт неидеальный, но он старается поступать правильно. И Айзеку нравится это. Ему нравится, что Скотт не пытается казаться лучше, чем он есть. Он бывает неуклюжим, несмотря на всю эту волчью реакцию, животные инстинкты и прочую белиберду. Он полный ноль в экономике (не в обиду ему будет замечено, но иначе не скажешь). Он иногда не знает, что делать, но, тем не менее, покорно берёт на себя роль лидера в трудной ситуации.
А ещё Скотт – тоже взрослый. Айзек вспоминает тот разговор у ветеринара:
- Удачи на игре.
- Спасибо, конечно, но я не пойду. Не могу сейчас даже думать о какой-то бессмысленной игре.
Если бы не та ситуация с Джексоном, Айзек запрыгал бы от радости. Или хотя бы улыбнулся. Потому что эта черта роднила их, делала ближе. Или это было самообманом. Не то чтобы он любил самообманываться, но сейчас это кажется почти не глупым.
- Ты ничего не съел, это из-за близящегося полнолуния?
Скотт говорит тихо, на взгляд обычных людей – вообще шепчет, и Айзеку кажется интимным то, что они общаются, используя свои способности. Стилински, сидящий рядом со Скоттом, дёргает его за рукав, так же шёпотом спрашивая, в чём дело. Любопытство или забота?
- Да, наверное.
Айзеку приятно, что Скотт волнуется, хоть они и из разных миров. Один добровольно вписался в стаю, другой же отринул подобное существование как нечто неприемлемое и создал свою, состоящую из парня, сидящего на аддералле, потомственной охотницы, всеми признанной красавицы школы и образцового спортсмена, любимчика тренера Финстока. Проще говоря, Стайлза, Эллисон, Лидии и Джексона. Хотя последний, получив, наконец, весь этот волчий набор, заартачился и теперь вроде как не входит в подростковую Лигу Справедливости.
Айзек не понимает, то ли Вселенная издевается над ним, то ли даёт уникальный шанс, которым он не решается воспользоваться, но каким-то прямо-таки чудесным образом он и Скотт остаются одни в душе после тренировки. Айзек не просто смотрит, он беззастенчиво пялится. На эти широкие плечи. На эту смуглую кожу, по которой стекают капли воды. Скотт ниже его, но шире в плечах и будто бы сильнее. Накачаннее. Айзек ловит себя на мысли, что хочет подойти и прижаться. Зарыться носом в мокрые тёмные волосы, вдохнуть запах Скотта, провести руками по его бёдрам. И пытается убедить себя, что это просто чёртов подростковый период. Что у него встанет даже на собаку, и, нет, это не грязный намёк на его вторую сущность, проявляющуюся раз в месяц. Да ему пенал покажи, он возбудится, дело не в Скотте, конечно, нет, совсем не в нём.
В паху сладко тянет, и Айзек хочет прикоснуться к себе, может, отдрочить по-быстрому в надежде, что Скотт не обернётся. Но тот внезапно спрашивает:
- Ты скучаешь по ним? – и Айзек вздрагивает, оборачиваясь машинально и не задумываясь о том, как выглядит. – А?
- По Эрике и Бойду, - поясняет Скотт.
Честно говоря, последнее, что Айзек сейчас хотел бы обсуждать – это Эрику и Бойда, но он послушно втягивается в беседу, питая слабую глупую надежду на то, что это отвлечёт его от… в общем, отвлечёт.
- Не особо. Мы не были друзьями по большому счёту. И у нас было не так уж много времени, чтобы стать стаей. Они сделали свой выбор, а я свой.
После этого наступает неловкое напряжённое молчание, и слышится только шум воды, которую ни один из них пока так и не выключил. Айзек думает, можно ли считать их разговор завершённым и можно ли ему скрыться до того, как Скотт повернётся и обнаружит сюрприз. Или, может, он уже учуял запах и просто тактично молчит?
Схватив полотенце, Айзек вылетает из душа как ошпаренный, одевается в рекордные сроки и доводит себя до разрядки в туалете. Школа уже опустела, никому не нужно сюда заглядывать, и он откидывается на хлипкую стенку кабинки, запрокидывает голову, стукаясь затылком, зажмуривается до цветных пятен перед глазами и всё ещё врёт себе, что это не из-за Скотта. Оставшегося там, в душе. Абсолютно обнажённого. С каплями воды, стекающими по смуглой коже, срывающимися с кончиков тёмных волос. Член пульсирует в руке, в кольце пальцев, и каждая капля выплеснувшейся спермы - как плевок в лицо, насмешливое "Как бы не так".
Айзек мысленно благодарит нового директора за участие в жизни учеников, выраженное в починке кранов, а на языке крутится так и не сказанное: “Мне не привыкать оставаться одному”. В этом, знаете ли, есть свои плюсы. Нечего терять, и всё такое. Звучит пафосно, прям как в кино. С тех пор, как его обратили, жизнь действительно напоминает кино. Или, точнее, сериал. Какие-то оборотни, какие-то охотники, альфы, беты, омеги и так до самого конца греческого алфавита, вдобавок безумные старые хрыщи и попытки разобраться в своих чувствах. Целевая аудитория от тринадцати до тридцати. Так, навскидку. А нельзя переключить канал?..
- Ты как-то рассказывал нам о парах…
Айзек по привычке говорит “нам”, хотя, кроме него, в стае больше никого нет, и старается начать издалека. Дерек оборачивается и смотрит хмуро. Вообще-то он всегда хмурый, когда не скалится по-звериному в довольстве, но сейчас это сильнее выражено. Словно альфа уже чувствует большие проблемы. Айзеку заранее становится стыдно.
- И что?
- А что, если мой внутренний зверь приведёт к тому, кто уже занят?
Айзек читал, что волки моногамны. И Скотт уже выбрал Эллисон. И, наверное, не играет роли, что они расстались, да? Потому что если бы внутренний зверь прислушивался к человеческим распрям, это был бы не зверь, а какое-то другое, более разумное существо. Животные живут на инстинктах и полагаются на запахи, это людям свойственно сомневаться и слепо блуждать при солнечном свете. И даже если счастье попадёт прямо к ним в руки, они всё равно будут ощупывать, хмуриться и сомневаться.
- Что-то случилось в прошлое полнолуние? Ты встретил свою пару? Знаешь её?
Дерек выгибает брови и смотрит внимательно, выглядит по-настоящему обеспокоенным. Айзек не понимает, почему остальная компания думает, что он не выражает эмоции. Он выражает, просто иначе, по-другому. Надо уметь замечать отблески в глазах, следить за мимикой. Он действительно заботился о своих волчатах. До последнего. До того самого момента, когда Эрика и Бойд решили сбежать. И теперь, когда у него остался один только Айзек, Дерек всё равно опекает его. По-особому, не лаской, а угрозами и рыком. Он учит его выживать, и когда у Айзека на тренировках всё получается чуть быстрее, чуть лучше, в глазах Дерека можно увидеть искорку гордости и одобрения.
- Нет, но вдруг… Меня… Меня влечёт кое к кому, и с приближением полнолуния это становится сильнее.
Айзек не врёт: чем ближе полная луна, тем ближе к Скотту он хочет быть. Ему не нравится только, что это навязано ночным светилом. Значит ли это, что, не будь он оборотнем, Скотт не представлял бы для него никакого интереса? Так ведь оно и было до этого времени, верно?
- Я не знаю о таких случаях, - задумчиво произносит Дерек. – Но это и неважно. Если тот, кого выберет твой волк, занят, у тебя будет возможность показать себя с лучшей стороны. Дать паре шанс осознать, что именно ты предназначен ей, а не тот, с кем она сейчас.
Айзек пытается представить, как будет доказывать Скотту, что он лучше Эллисон. “Ну, если ставить вопрос так, у меня хотя бы месячных нет, и я не потомственный охотник”? О да, после такого тот сразу же с радостью бросится в его объятия или заключит в свои.
Не то чтобы Айзек издевается над предположениями Дерека. Скорее, самоиронизирует. Вера в себя, мягко говоря, не его сильная сторона.
Он думает о том, что для любви пол не имеет значения, но это немного необычно, и он не знает, как отнесётся к этому Скотт. Учитывая, что раньше он был с Эллисон, не следует рассчитывать на то, что он обрадуется.
- А если… если пара отвергнет меня? Если это случится, меня больше не будет тянуть? Я не буду страдать? Я смогу сопротивляться этому зову?
Айзек тараторит, заваливая Дерека вопросами, пытаясь просчитать все варианты. Оценить ситуацию трезво не получается от слова “совсем”. Если пара отвергнет его, он навсегда останется один? Это повлияет как-то на его статус или возможность стать альфой? Не то чтобы он хотел, но так, на всякий случай…
- Прекрати паниковать. Не загадывай вперёд. Особенно плохое. Сначала найди её, пару свою, а там разберётесь.
Голос Дерека звучит уверенно, и Айзек немного приободряется. Наверное, это сила альфы. Такое особое воздействие на своих бет, вербальная передача сил. Айзек готов поверить в любую ерунду, лишь бы это заглушало нервозность, из-за которой чешутся клыки и глаза полыхают жёлтым. Он кивает и послушно старается не думать о плохом. В конце концов, Дерек вот до сих пор без пары, и ничего страшного пока не случилось. И он альфа. Так что всё будет нормально. Правда ведь?..
В полнолуние Айзек тут же цепляется за якорь и не превращается в зверя, но этой ночью он всё равно сильнее и вправе требовать. И он требует, чтобы Айзек немедля сорвался с места и отправился в неведомые края. Словно его сердце попалось на крючок, и теперь кто-то натягивает леску, примагничивает к себе, жаждет его присутствия рядом.
- Дерек, я…
- Иди, - альфа машет рукой. – И не смотри на меня так. Ты умеешь себя сдерживать, и я верю в тебя. И ты знаешь, что будет, если подведёшь меня.
Айзек кивает. Не то чтобы он знал на практике, но в теории не раз слышал такие витиеватые ругательства и такие изобретательные пытки, что их никогда и не хотелось ощутить вживую. Одних только описаний хватало для кошмаров на неделю.
Бикон-Хиллз, напуганный россказнями журналистов о диких животных, сидит по домам, и на улицах тихо и безлюдно. Это очень кстати, потому что Айзек рычит и чувствует, как уши удлиняются вместе с клыками, а ногти превращаются в когти. Споткнувшись, он как-то естественно продолжает бег на четырёх конечностях и не может не признать мысленно, что так намного быстрее.
Как он и догадывался, чутьё приводит его к дому Скотта. Одним нечеловеческим прыжком Айзек оказывается у окна второго этажа, ведущего в комнату, где запах сильнее всего, и забирается внутрь. Скотт сидит на полу, одна его рука прикована наручниками к батарее. Вид у него равнодушный, он даже не изменился, хотя лунный свет щедро заливает всю комнату, она будто тонет в нём, лёгком и в то же время опасном.
- Привет, - здоровается Айзек. – Это кто тебя так? Заботливый друг Стилински?
- Я сам, - качает головой Скотт. – Мама на дежурстве. Волноваться не о чем.
- Вот уж точно. Ты даже не превратился. Тоже нашёл свой якорь? – Айзек осторожно присаживается рядом, прислоняется спиной к прохладной батарее.
- Дерек когда-то сказал мне, что это боль. Он, правда, доказал это физически. А я сейчас понимаю, что и душевная неплохо подходит, - изо рта Скотта эта боль буквально льётся. Вместо слов. Только она и слышится за всеми этими буквами, интонациями, логическими паузами. – У зверей нет чувств, Айзек. Во всяком случае, так утверждает наука. Именно поэтому я сейчас человек.
Айзек подвигается и прикасается своим худым костлявым плечом к оному Скотта. Ему стыдно за то, что в груди разливается, подобно горячему шоколаду, тепло и сердце наконец перестаёт тянуть. Рыболов поймал свою рыбу. Осталось только сообщить ему об этом.
- Кстати, почему ты здесь? – наконец удосуживается спросить Скотт. – Стало скучно с Дереком?
- Вовсе нет, - Айзек чуть улыбается. – Просто ты – моя пара.
Это вырывается так легко, словно более простых слов для произнесения не найти на всём белом свете. Так же легко, как “Привет” или “Приятного аппетита”.
- Волчий зов, понимаешь?
Скотт поворачивает голову и смотрит удивлённо. Айзек рад, потому что это куда лучше, чем всепоглощающая боль, запахом которой наполнена комната, от пола до самого потолка. Кровать, тумбочка, плакаты, доска для дартса, стол с книгами и дисками.
- Я… Я постараюсь подавлять, если тебе это неприятно, - запинаясь, произносит Айзек. Сама мысль об этом делает ему больно, заставляет сердце сжиматься, а потом биться быстро и болезненно. Сама перспектива потерять это восхитительное тепло, удивительное чувство защищённости и всепоглощающее спокойствие пугает его. Но он же не может идти против чужого желания.
- А знаешь… - вдруг тянет Скотт уже чуть оживлённее. – Может, всё так и есть? Может, мой внутренний волк просто тормозит, и уже в следующее полнолуние я буду таскать к вам в подземку туши зверей.
- А как же Э… - немного сбитый с толку таким внезапным энтузиазмом Скотта, робко интересуется Айзек, но тот не даёт ему договорить: - Забудь о ней. Если бы она была моей парой, я бы чувствовал себя плохо сейчас, верно? Тянулся бы к ней. Поломал бы наручники. А я не чувствую ничего.
- Но тебя не тянет и ко мне, - резонно замечает Айзек.
- Это пока, - Скотт полон оптимизма, буквально излучает его, и Айзек подхватывает, улыбается чуть смущённо, но уже немного увереннее.
Лунной ночью они оба сидят на полу, всё так же соприкасаясь плечами, и пьют кофе, который он сделал, сбегав вниз, на кухню к Скотту. Айзек обхватывает кружку обеими руками, греет тонкие холодные пальцы и, склонившись, видит на колеблющейся поверхности напитка отражение своих жёлтых глаз.
Название: To be his everything
Автор: Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш
Фандом: Teen Wolf
Жанр: angst, romance, капля UST'а
Рейтинг: R
Размер: ~2 700 слов
Персонажи: Айзек Лэйхи\Скотт МакКол, упоминание Скотт\Эллисон
Предупреждения: OOC, AU,
От автора: basically, это всего лишь исковерканные серии 2.09 и 3.04.
Вы предупрежденыДерек говорит ухватиться за что-то значимое и позволить человеческой стороне взять верх над животными инстинктами. В голове Айзека фейерверком вспыхивает “Скотт”, которое влечёт за собой яркие образы и многочисленные воспоминания, которые он бережно хранит в той части сознания, куда не добраться ни одному самому умелому психологу или даже гипнотизёру. Папка с пометкой “can’t be deleted”.
Волк внутри, этот большой, сильный зверь, которого Айзек впервые с момента обращения чувствует так явственно, вытесняет это, стремится доминировать, навязывает другие картины. Они нечёткие, поскольку важно не изображение, а те чувства, которые от него получаешь. Айзек чувствует свободу, запах осенних листьев, он особенный, чуть терпкий, и единение с землёй, которой касаются крепкие волчьи лапы. Он чувствует, как быстро и легко сердце бьётся в груди, готовое едва ли не выскочить, слышит, как из горла вырывается довольный рык, как клацают острые зубы, когда он скалится в триумфе.
И все эти чувства такие пьянящие, они кружат голову, и так хочется поддаться им, позволить зверю одержать верх. Айзек вырывается из цепей и выпрыгивает в узкое окно вагона, чтобы рвануть навстречу обещанному зверем.
Он почти выбирается на поверхность, туда, где тысячи запахов смешиваются в один большой и такой разнообразный, когда в голове снова вспыхивает “Скотт”. Это похоже на шёпот, но он громче, чем любой крик. Громче, чем музыка в клубе неподалёку. Громче, чем смех какой-то девушки на улице. Громче, чем голос мужчины, который кричит на кого-то по телефону. Это “Скотт” повторяется, эхом отскакивает от стен черепной коробки, размножается, усиливается, резонирует уже во всём теле.
Айзек вспоминает улыбку Скотта. Как тот заразительно и солнечно улыбается, когда Стилински выдаёт какой-нибудь саркастичный комментарий относительно фанатичного, особенно когда дело касается лакросса, тренера или делится смешной шуткой.
Он вспоминает, как залипал на пальцы Скотта, которыми тот обхватывал ручку и что-то усердно писал своим неровным почерком на уроке английского. На чуть побелевшие подушечки, на неаккуратно постриженные ногти.
Он вспоминает, как Скотт произнёс “Будь осторожен. Я не хочу, чтобы ты пострадал” этим своим невозможно уверенным и серьёзным голосом и слегка прикоснулся своими пальцами к его, передавая шприц. Айзек вспоминает счастье, затопившее его от того, что Скотт заботится о нём, волнуется о его благополучии. Что он важен для Скотта. Что он имеет для него значение. Он хотел, чтобы тот момент длился вечность, и в своих воспоминаниях он волен растягивать его на часы, просто поставив картинку на паузу.
И постепенно зверь отступает, сдаётся, передавая контроль человеческой стороне, привязанной к Скотту до степени, которую не передать словами. Просто таких слов ещё не придумали. Или, может, они существуют на других, уже забытых людьми языках.
Айзек возвращается в подземку и удерживает Бойда, помогая Дереку. И потом врёт бессовестно, что его якорь – отец. То ли Дерек не верит и потому спрашивает, то ли верит и потому искренне удивлён. Айзек говорит правду: раньше отец был другим. Раньше был Кэмден, команда по плаванию и почти счастливая семья. Когда рядом был старший брат, на котором отец реализовывал все свои мечты об идеальном сыне, мир виделся иначе. Впрочем, что уж теперь об этом…
Остаток полнолуния у Айзека проходит спокойно. Он с упоением перебирает воспоминания о Скотте, словно коллекцию выцветших карточек со знаменитыми бейсболистами. Нежно касается потёртых углов, поглаживает по лицу через покрытие, перечитывает короткую заметку под фотографией. Снова и снова, чтобы ещё плотнее врезалась в память каждая мелочь.
Айзек мысленно раз за разом повторяет эту упоительную фразу.
“Скотт – мой якорь”.
Они связаны толстой цепью, которую не разъест никакая ржавчина и не разорвёт ни одно живое существо.
Скотт – его якорь. Его и только его.
Пожалуйста, просит Айзек неизвестно у кого. У Санта Клауса, у крёстной феи, у необъятной Вселенной с тысячами тысяч звёзд и миллиардом световых лет в запасе. Пожалуйста. Пусть хоть в чём-то Скотт будет только мой.
Айзек ненавидит Скотта за то, что он такой хороший друг и ответственный человек, потрясающе расставляющий приоритеты.
Айзек всегда рядом, он хочет сказать: “Я здесь, Скотт, посмотри на меня, ну же, обрати на меня внимание!” Но Скотт пытается то поймать Джексона, то спасти Стилински, то обезопасить Эллисон, то защитить Лидию. И Айзек просто следует за ним, послушно помогает, стараясь принять для себя эту позицию, когда тебе важны те люди, которые важны... “объекту воздыхания” звучало бы слишком саркастично и пафосно. “Возлюбленному”, пожалуй, немного старомодно. Айзек не знает, как назвать Скотта. Он просто… Скотт. Как бы глупо это ни выглядело даже в его голове.
Он хочет Скотта всего себе. Хочет украсть его у друзей, у мамы, у всего мира. Держать в своих собственнических жадных объятиях, заставляя его почти задыхаться. Быть его воздухом. Быть его всем.
В такие моменты в голове всегда проскальзывает горькая мысль: “Если бы только я мог”. Но он не может. Собственничество в нём борется с желанием видеть Скотта счастливым. А это значит не ограничивать его. Не заставлять его делать выбор между друзьями, семьёй и оборотнем, которому он едва начал доверять.
Но Айзек действительно знает Скотта.
Он знает, какой у него становится взгляд, когда он задумывается. У него часто такой делается в столовой. Он смотрит невидяще в окно и слегка поглаживает пальцами бока подноса, который уже поставил на стол, но так и не отпустил.
Он знает, какой Скотт, когда нервничает. Он чуть прикусывает нижнюю губу, сильнее сжимает пальцами карандаш и иногда постукивает им по краю листа с тестом. В углу остаётся множество блёклых серых точек, немного похожих на звёзды на небе, Айзек видел. Звёздное небо в углу листа. Название для романтической новеллы про художника-неудачника, в которого влюбилась дочка богатеньких родителей, честное слово.
Он знает даже, какой Скотт, когда спит. Однажды Айзек забрался к нему в комнату через окно, стараясь сделать это как можно более бесшумно, и, потеряв счёт времени, наблюдал за ним, глаз оторвать не мог. Боялся отойти хоть на секунду, чтобы не потревожить шагами по полу или скрипом стула. У него затекли ноги, но он всё равно стоял и смотрел, дыша так тихо, как только мог.
Веки Скотта слегка трепетали, губы были приоткрыты, иногда он сжимал в пальцах одеяло, а потом отпускал его, прерывисто вздохнув и снова успокоившись. Одна нога выглядывала из-под одеяла и почти свисала с кровати. Это выглядело невероятно забавно и мило, в чём Айзек не желал признаваться себе до последнего.
У него тряслись руки от желания прикоснуться к Скотту. Погладить пальцами по лбу, спуститься по вискам на щёки, огладить их руками, провести ими по груди, забраться под наверняка задравшуюся футболку. Во рту пересохло, и Айзек сглотнул тогда, запрещая себе думать о том, какая наощупь кожа Скотта. Есть ли у него шрамы. Вырезанный аппендицит? Неудачная поездка на велосипеде? Он бы прикоснулся к каждому губами, провёл языком, словно желая стереть. Если на сердце его были какие-то раны, Айзек, если бы мог, добрался бы и до них. Чтобы Скотта ничто и никогда не тревожило больше.
В ту ночь он с трудом заставил себя уйти, отговариваясь тем, что Скотт может проснуться и задать ему весьма логичный вопрос. На который у Айзека, разумеется, не будет нормального ответа. Не говорить же “Извини, я тут решил за тобой понаблюдать, потому что ты мне нравишься, и именно поэтому забрался в твой дом через окно безо всякого разрешения”. Мама Скотта была в тот день на ночном дежурстве, так что никто больше не смог бы обнаружить его там, случайно зайдя в комнату. Разве что какой-нибудь ночной вор, заблудившийся по дороге к несуществующему сейфу с драгоценностями.
Скотт недовольно вздохнул, когда Айзек перекинул ногу через подоконник, и потребовалась вся сила воли, что у него имелась, чтобы перекинуть и вторую ногу и спрыгнуть вниз, приземляясь на все четыре конечности.
Он добровольно устроил себе эту пытку и добровольно же должен был её прекратить.
Айзек не знает, к кому ещё идти. От Бойда за километр несёт тоской по Эрике, к тому же, у него своя обширная семья. Вернуться туда, где раньше был его дом, если то место вообще можно было так назвать, он не смог бы, даже если бы очень захотел. Дерек же выставил его вон, предварительно запустив стаканом и напомнив незабвенные дни, когда отец поступал точно так же.
На мгновение в Айзеке яркой вспышкой мелькают те беспомощность и отчаянье, которые он испытывал, когда отец выходил из себя. Тот всегда делал это неожиданно. Внезапно срывался и вытворял что-то безумное. А потом, теряя терпение, хватал за руку и силой волок в подвал, не заботясь о том, что ноша может удариться от ступеньки, подвернуть ногу или ещё как-то покалечиться.
Но затем Айзек подавляет эти чувства, оставляя только злость на Дерека, который, зная о его “проблемах”, всё же сделал именно то, что сделал. Посмел вызвериться, вернуть его воспоминаниям прежние краски, всколыхнуть страхи, о которых он предпочёл бы забыть навсегда. Запереть за сотнями замков и больше никогда не выпускать на волю.
Он хватает сумку и уходит с настолько независимым видом, что почти верит сам себе.
Идти остаётся только к Скотту.
Тот встречает его удивлённо выгнутыми бровями, спрашивает осторожно:
- Какой услуге?
Иногда Скотт ужасно тормозит. Временами это веселит Айзека, временами – раздражает. Он, конечно же, не думает, что Скотт идеален. У всех свои недостатки. Просто любить – это знать о недостатках человека, но при этом принимать его таким, какой он есть. Айзек тоже, надо заметить, порой далеко не подарок. Никто же не судит его за это.
- Приюти меня?..
…как бездомную собаку. Отлично, Айзек. Просто вот… Так держать, Айзек. Ещё похлопай намокшими ресницами, и он точно примет тебя за выброшенного хозяином из дома щенка. Куда же делась вся твоя независимость, это твоё “Я справлюсь и сам”, а?
Скотт, наконец, бросает своё домашнее задание и поднимается, оглядывая его как-то неуверенно. Айзек задаётся мысленным вопросом, что он видит. Как он это видит. Как воспринимает всё это. Какие мысли бродят в его голове.
- Отправляйся в душ, - в конце концов, нарушает возникшую между ними тишину, разбавляемую звуками грома и капель, бьющихся в окно в тщетной попытке прорваться в комнату, Скотт. – Я принесу тебе полотенце.
Айзеку нравится эта его хозяйственность. Он кивает, вытаскивает из сумки сменную одежду и после подсказки Скотта идёт в указанном направлении.
Горячий душ – как раз то, что ему нужно сейчас. Смыть с себя всю усталость и напряжённость от прошедшего дня. Смыть с себя, с кончиков волос вопросы, на которые никто не мог дать ему ответы. Почему Дерек выгнал его? Почему казалось, что он был так зол и взволнован? И если так оно и было, то что заставило его так себя чувствовать? Почему он не просил о помощи? Почему ничего не рассказывал? Зачем заводить стаю, если привык жить в одиночестве?
Айзек утыкается лбом в стену, закрывая глаза и концентрируясь на настоящем моменте. Он в доме у Скотта. Куда уже дважды приходил без приглашения. Один раз, чтобы убить Лидию (в тот момент он не был уверен, что на самом деле сможет это сделать; возможно, он бы притащил её к Дереку, который сделал бы грязную работу за них всех). Второй раз, чтобы бессовестно полюбоваться на спящего Скотта. Не то чтобы в оба эти раза ему требовалось запоминать расположение комнат и пользоваться душем.
- Будешь ужинать? – интересуется Скотт, не переставая писать, даже не оборачиваясь, когда Айзек пересекает порог комнаты.
- Нет, спасибо, - тихо откликается он и спрашивает: - Выдашь мне комплект постельного белья? Я устроюсь на полу.
Скотт оборачивается и смотрит на него как на идиота с примесью вопроса “Это у тебя что, шутки такие?”.
- Ты не ляжешь спать на полу, - говорит он твёрдо. – У меня вполне просторная кровать.
Врёт, конечно, беззастенчиво, но Айзек кивает, почему-то не испытывая никакого желания спорить.
Всю опасность положения он осознаёт, только когда Скотт, закончив с уроками, ложится рядом и желает спокойной ночи. Расстояние между ними ещё меньше, чем в ту памятную ночь, и, даже если не закрывать глаза и не сосредотачиваться, можно услышать, как бьётся его сердце. Если придвинуться чуть ближе, слегка поёрзав, можно почувствовать его дыхание на своих губах.
Если, если, если…
Всё его тело снова сводит от желания прикоснуться, ощутить. Хотя бы один раз. Хотя бы на мгновение. Пусть даже Скотт его потом оттолкнёт. У него будут секунды счастья, которые он законсервирует и будет открывать только по праздникам, аккуратно, посматривая одним глазком.
Возбуждение окатывает жаркой волной, и Айзек хочет отстраниться, снова уйти в душ, чтобы не пришлось позорно извиняться и чувствовать этот разъедающий внутренности, словно кислотой, стыд, но Скотт внезапно хватает его за руку, будто зная о его намерениях и не давая воплотить их в жизнь. Айзек застывает, не понимая, что не так и зачем он мог понадобиться Скотту, который последние несколько минут усердно делал вид, что пытается уснуть.
Его притягивают к себе, и Айзек чувствует прикосновение мягких губ к своей шее. Он вздрагивает, потому что это немного неожиданно, но прижимается ближе неосознанно. Большинство прикосновений, которые он испытывал в своей жизни, были направлены на причинение боли. Но теперь всё иначе, и его тело понимает это куда быстрее, чем мозг.
Айзек начинает злиться, уже когда футболка улетает прочь и губы встречаются с плечом. Он уверен, что Скотт вбил себе в голову, что он в ответе за эту его физиологическую реакцию. Скотт ведь делит людей на друзей и врагов, и первые всегда автоматически попадают в список тех, за кого он в ответе. Айзек ненавидит его за эту черту. Это, пожалуй, единственная вещь в Скотте, которая выводит его из себя.
И ещё он не хочет быть заменой Эллисон. Он до одури боится, что сейчас Скотт, не находящий себе места от горя, просто использует его, чтобы забыться.
Айзек ненавидит себя за то, что слишком много думает.
Его глаза вспыхивают жёлтым. Он устраивается на Скотте и когтями разрывает на нём футболку.
Прочь одежду. Прочь любые преграды между ними.
- Айзек! – Скотт зовёт его как тогда, когда вытащил из кладовки, где он бесновался, уступив место своей фобии. – Не надо так. Будь со мной. Оставайся со мной, слышишь?
И Айзек выдыхает, снова обретая контроль над собой и раскаиваясь за этот всплеск. Меньше всего он хотел навредить Скотту, взять его силой. Нет. Не так.
Он склоняется и прикасается губами к горлу Скотта, к самому кадыку. Нежно, извиняясь. Проводит носом до груди, шумно втягивая воздух, впитывая в себя этот особенный, индивидуальный запах. Руками скользит по бокам, кончики пальцев подрагивают от нахлынувших чувств. Его желание исполняется прямо сейчас. Скотт так близко, что ближе уже почти некуда, и его кожа действительно гладкая. Глупо было думать про шрамы: они же оборотни, всё зажило, исцелилось, исчезло. Это и правда немного смахивает на жизнь с чистого листа. Айзеку нравится. Это опьяняет. Это даёт свободу.
Он слышит, как сердце Скотта начинает биться быстрее, как дыхание учащается. Он чувствует, как от тела начинает исходить жар. Он с жадностью следит за этим, запоминает реакции, наслаждается мгновением. Такого Скотта он ещё не видел, и ему хочется сохранить в своей памяти как можно больше. И узнать как можно больше. Испробовать всё, пока есть такая возможность, пока Скотт не останавливает его.
Айзек спускается к груди, обхватывает губами сосок, обводит языком и надавливает на него кончиком. Скотт прерывисто вздыхает и, словно почувствовав его взгляд, извиняюще, неловко улыбается: дома мама, и, даже если она не оборотень, это ещё не значит, что она не услышит, как он стонет. Айзек облизывается и кивает: весьма резонно. И всё же он надеется, что будет ещё не один раз, когда никому не придётся себя сдерживать.
Скотт ёрзает и прогибается, запускает пальцы в его всё ещё слегка влажные кудри, сжимает, но не тянет, не причиняет боль или дискомфорт. Айзек снова велит себе не думать, потому что, чёрт, ну какая в самом деле разница, почему Скотт позволяет ему это делать? То, что сейчас происходит, уже претендует на лучшее воспоминание в его жизни, и следует быть за это благодарным, а не задаваться всякими философскими вопросами вроде “почему” и “зачем”.
Айзек приспускает спортивные штаны и бельё Скотта, стягивает свои собственные, чтобы прижаться членом к члену и бесстыдно потереться. Приходиться закусить губу, чтобы не издать довольный стон. Это так хорошо. Так правильно в данный момент. Скотт стискивает зубы, зажмуриваясь, и толкается бёдрами. Вид его, распластанного под ним, такого покорного и жаждущего ласки, удивляет и возбуждает Айзека. Он прижимается к Скотту и целует его в губы жадно, властно, грубо, как будто даже подчиняя себе, доминируя. Тот приглушённо всхлипывает и отвечает, но почему-то не перехватывает инициативу, хотя в его движениях и чувствуется страсть.
Айзек дрожит и чуть прикусывает его нижнюю губу, отстраняется, обжигая горячим выдохом, теряясь в ощущениях. В ушах шумит морским прибоем, голова, наконец, беспросветно пустая, в ней ни одной мысли, и мир сужается до банального “ты и я”.
Айзек кончает первым и не перестаёт двигать рукой, пока Скотт к нему не присоединяется. Они лежат в полной тишине, восстанавливая дыхание, и соприкасаются плечами. Айзек робко переплетает пальцы со Скоттом, и тот чуть улыбается, отстраняется, чтобы повозиться и найти салфетки.
После того как они приводят себя в порядок, Скотт бормочет ласковое “Спи”, и Айзек с удовольствием подчиняется ему, постепенно проваливаясь в сон под мерное биение чужого сердца.
@темы: Scott McCall, Isaac Lahey, фанфикшн, R
-
-
20.07.2013 в 09:03-
-
20.07.2013 в 12:57-
-
20.07.2013 в 14:33-
-
24.07.2013 в 03:20-
-
08.08.2013 в 19:48